Он весь так и задрожал при виде свертка с матрасом и широко раскрыл глаза, а затем, когда мы двинулись на нос, он взял Билла под руку и обозвал его всеми бранными словами, какие только знал.
— Ты даже молоко из блюдца у кошки готов спереть, — говорит он. — Но только знай, ты с этого судна не уйдешь, пока я не получу свою долю.
— Я хотел сделать тебе сюрприз, — говорит Билл, силясь улыбнуться.
— Можешь подавиться своими сюрпризами, Билл, мне они не по вкусу, — говорит юнга. — Где ты собираешься вспарывать его?
— Я думаю вспороть его у себя на койке, — говорит Билл. — Ежели мы понесем его через пристань, нас может остановить полиция и спросить, что там внутри. Так что пошли в кубрик, старина Джим.
— Ну да, держи карман шире, — говорит юнга и кивает ему. — А там уж вы что-нибудь придумаете, когда я останусь с вами один. Ничего, мою долю ты выбросишь мне сюда, а затем ты сойдешь с судна прежде меня. Ты понял?
— Пошел к черту! — говорит Билл.
Мы поняли, что последний шанс у нас пропал, спустились вниз, и он кинул сверток на свою койку.
В кубрике оставался только один парень. Он повозился минут десять со своей прической, кивнул нам и убрался.
Через полминуты Билл распорол матрас и принялся шарить в набивке, а я зажигал спички и приглядывал за ним. Матрас был не так чтобы очень велик, и набивки в нем было не так чтобы очень много, но мы никак не могли найти эти деньги. Билл ворошил набивку снова и снова, а затем выпрямился, посмотрел на меня и перевел дух.
— Может, помощник нашел их? — говорит он охрипшим голосом.
Мы снова перетряхнули набивку, и тогда Билл поднялся до середины трапа и тихонько окликнул Джима. Он окликнул его три раза, а затем вылез на палубу, и я следом за ним. Юнги нигде не было видно. Увидели мы только судового кока, который мылся и причесывался перед выходом на берег, да капитана, который стоял на корме и разговаривал с владельцем.
Мы никогда больше не видели этого юнгу. Он не вернулся за своим сундучком и не пришел получать жалованье. Вся остальная команда была, конечно, тут, и когда я получил свои деньги и вышел на палубу, я увидел беднягу Билла. Он стоял, привалившись спиной к стене, и пристально глядел на второго помощника, а тот с доброй улыбкой осведомлялся, как ему спалось.
Бедный парень засунул руки в карманы штанов и со всей мочи старался ответить улыбкой на улыбку. Таким я в последний раз видел Билла.
Старший помощник капитана на нашем судне был настоящий зверь с матросами. Более грубого и жестокого человека мне еще не приходилось встречать. Он постоянно осыпал матросов самыми невероятными ругательствами и придирался ко всякой мелочи, наказывая без пощады за малейшую провинность. Но всякий понимает, что такое дисциплина на корабле, и мы все дрожали перед ним.
В особенности этот помощник невзлюбил одного из наших парней, которого звали Билль Кузенс. Билль, к несчастью, был ярко-рыжим, и помощник буквально затравил его, издеваясь над цветом его волос. Нас всех спасало отчасти только то обстоятельство, что капитан был сравнительно приличным парнем, и потому помощник мог издеваться над нами лишь в его отсутствие.
Наше судно стояло в Калькутте, и как-то вечером после ужина мы сидели все в кубрике, когда вошел Билль. По его виду мы сразу поняли, что у него только-что был «разговор» с помощником. Билль сел в сторонке и несколько минут молчал, видимо, еще не успокоившись после полученной взбучки. Затем его прорвало.
— Я изобью его в конце-концов! Помяните мои слова, — проговорил он взволнованно.
— Не будьте дураком, Билль, — сказал Джо Смит.
— Эх, если бы только я мог поймать его одного, — продолжал Билль прерывающимся голосом, — если бы только я мог побыть с ним наедине минут десять, без всяких свидетелей… Но, конечно, если я вздую его, это будет бунт.
— Вы не могли бы, Билль, если бы это и не был бунт, — сказал опять Джо Смит.
Старший помощник, следует пояснить, был здоровый парень.
— Он ходит по городу, как будто вся Калькутта ему принадлежит, — вставил Тед Хилль. — Когда ему встречаются индусы, он бросается на них, как бешеный, и колотит их своими железными кулаками, хотя они обходят его за несколько шагов, чтобы дать дорогу.
— Почему они ему не ответят тем же? — сказал Билль. — Я бы это сделал на их месте.
Джо Смит усмехнулся:
— Отчего же вы этого не делаете? — спросил он.
— Потому что я ее индус, — ответил Билль.
— Ну, что же, — сказал Джо очень серьезно, — вымажьте чем-нибудь темным лицо, руки и ноги, наденьте тюрбан и лохмотья индуса, отправьтесь на берег и повстречайтесь с ним.
— Я пойду с вами, Билль, если вы решитесь на это, — произнес один из наших, по имени Боб Поллан.
Идея эта им понравилась. Они долго обсуждали ее, и затем Джо Смит, который, видимо, принял горячее участие в деле, отправился на берег и достал для них нужную одежду и тюрбаны.
Когда они примерили индусские лохмотья, возник вопрос, чем покраситься. Уголь слишком царапался, а мазаться чернилами Билль не хотел. Тогда Тед обжег пробку и начал мазать ею нос Биллю, прежде чем она остыла. Но Биллю это не понравилось.
— Послушайте, Билль, — сказал нам корабельный плотник, — вам ничем нельзя угодить. И я вам скажу прямо — вы увиливаете.
— Это наглая ложь, черт вас возьми! — ответил ему Билль запальчиво.
— Ладно. Если так, то у меня есть в одной жестянке подходящий материал, чтобы сделать из вас настоящего индуса, — сказал плотник, — и если вы заткнете свою скверную пасть, то я сам вас выкрашу.